Движимый нездоровым вдохновением, я написал на себя донос в первый отдел и через неделю был уволен, как несоответствующий режиму заведения. Люди знающие говорят, что я сильно рисковал: меня могли не уволить, а отправить в места не столь отдалённые, где у меня была бы прекрасная возможность в течение пяти лет считать до одиннадцати миллиардов, ста одиннадцати миллионов. Однако законченный седьмой миллион спас меня от подобной перспективы.

Единственное, от чего он не мог спасти – то, что за два года вынужденного безделья на режимном предприятии я полностью разучился работать. Напичканная вкладышами трудовая книжка – молчаливый свидетель этому печальному факту. Впрочем, считать до миллиона мне пришлось ещё только один раз, когда я уходил с завода, где занимал высокую должность начальника бюро. Высокая должность была чистейшей синекурой, на которой можно было бы сидеть до самой пенсии, получая приличную зарплату, но я не мог больше маяться дурью. За месяц я сделал восьмой миллион, после чего с лёгким сердцем уволился, не имея никаких планов будущего трудоустройства. И миллион не подвёл – через неделю я уже работал грузчиком в ближайшем универсаме, и это было самое счастливое время в моей жизни.

Устный счёт остался в прошлом. Я, конечно, гордился невиданной цифрой, до которой сумел добраться: восемь миллионов сто тысяч (восемь миллионов сто тысяч чего? – как спросил бы маленький принц), но продолжать бессмысленное занятие совершенно не хотелось. Иногда, шагая куда-нибудь, я обнаруживал, что привычно накручиваю десятки, и не только на левой, но и на правой руке уже загнуты пальцы, но вместо того, чтобы класть в ботинок монетку, я тряс головой, отгоняя наваждение, и начинал думать о чём-то толковом.

А потом случилась беда.

– …шесть, семь, восемь, девять, десять, раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.

Вот и закончены сегодняшние двести тысяч. Теперь можно отдыхать.

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять…

Нестерпимо болит голова, но всё-таки, пока ещё нет двенадцати часов, пока не наступил завтрашний день, нужно сделать ещё чуть-чуть. Хотя бы пару тысчёнок…

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять…

Мне они не посчитали нужным показаться, а быть может, у них просто нет облика. Я не знаю, существа это или некое осознавшее себя явление. В одном я твёрдо уверен – это не бог. И не потому, что я никогда не верил, да и сейчас не верю в бога, просто человеческий бог, созданный по нашему образу и подобию, не может быть настолько внечеловечен. Я говорю “они”, словно речь идёт о каких-то пришельцах из космоса, будущего или иных вселенных, но на самом деле ничего о них не знаю.

Они не собираются нас захватывать или порабощать. Они просто хотят привести размеры человеческой популяции к разумной, по их мнению, величине. Почему-то мне кажется, что это мыслящие муравьи, которым ужасно надоела наша хозяйственная деятельность.

Они сообщили мне, что почти все люди должны погибнуть. В живых останется лишь восемь миллионов, сто тысяч человек. Вполне достаточно, чтобы сохранить популяцию, но снять с биосферы непосильную нагрузку. Именно поэтому я и грешу на муравьев.

Поначалу я не поверил, но они предоставили веские доказательства серьёзности своих намерений, а заодно убедили меня, что их планы с лёгкостью будут претворены в жизнь. Как они это сделали? – убедительно. Сомнений у меня не осталось ни малейших.

– Зачем вы сообщаете это мне? – спросил я, поняв, что упрашивать бесполезно.

– Потому, что именно ты сумел досчитать до такого числа. Никто из людей никогда не считал так много.

– Это я догадываюсь. Но зачем мне знать о ваших планах? Гораздо проще было бы умереть вместе со всеми, не зная ни о чём и полагая, что завтрашний день будет такой же, как и вчерашний.

– Погибнут не все. Восемь миллионов сто тысяч человек останется жить. А тебе, тому, кто их спас, даётся право выбрать некоторых, которые останутся живы наверняка. Ты можешь отобрать каждого тысячного: восемь тысяч сто человек, по своему усмотрению. Просто скажи “Да”, и выбранный будет жить, когда остальные рассыплются в пыль. Ещё восемь миллионов девяносто одна тысяча девятьсот человек определит жребий.

– Постойте, но ведь, чтобы отобрать восемь тысяч человек, требуется время! Так просто это не сделать!

– Хорошо. У тебя будет месяц. Тридцать дней – срок вполне достаточный.

– Тридцать один! Сейчас июль, в июле – тридцать один день.

– Хорошо, пусть тридцать один.

Так я сумел отодвинуть конец света на тридцать один день.

И тут же в голову пришла блестящая идея.

– А если эти дни я тоже буду считать?

– Считай.

– Это число будет засчитано?

– Конечно. Жить остаётся не фиксированное количество человек, а столько, до скольки ты досчитал. Совершенно неважно, восемь или десять миллионов человек будет на Земле.

– Тогда, может быть, просто увеличить число, хотя бы вдвое?..

– Нет. Никто из людей не считал больше чем до восьми миллионов ста тысяч, значит, для людей большего числа нет.

Вот так и определилось самое большое число натурального ряда. И как я ни упрашивал, что бы ни предлагал, ответ был один:

– Нет.

И вот теперь я сижу и считаю, торопливо, на износ:

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять…

Я позвонил на работу и попросил месяц за свой счёт. Начальство мне отказало, но я всё равно никуда не пошёл на следующий день. Мне некогда, я считаю…

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять…

Две недели я уже выдержал, причём каждый день делал чуть больше двухсот тысяч. Сегодня я перевалил за одиннадцать миллионов. К концу месяца, если голова не треснет раньше, у меня будет четырнадцать миллионов… Говорят, на Земле живёт почти шесть с половиной миллиардов человек. Значит, жить останется каждый пятисотый.

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять…

Легко сказать – каждый пятисотый. Это я отбираю людей, которые мне понравились: молодых, с хорошими человеческими лицами, стараясь спасать целыми семьями. Но ведь это единицы, для остальных решать будет случай. Где-то жребий падёт на неизлечимо больного, прикованного к реанимационному блоку, и он умрёт всего лишь на полчаса позже своих врачей. В ином месте от целой деревни останется грудной младенец – кто его будет искать? Счастливый случай будет выпадать психопатам, наркоманам, убийцам… среди них выживет тоже каждый пятисотый. Судьба слепа, а я могу говорить только “Да”. И ещё, пока не кончилось время, я могу считать.

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять…

Интересно, если люди выживут и сохранят память о случившемся, заметит ли кто-нибудь, что в Петербурге выжили не десять тысяч человек, полагающихся по статистике, а в полтора раза больше? И догадается ли хоть кто-то, в чём тут дело? Себе я не говорил “Да”, а если нелепая удача выберет меня пятисотым, я никому не признаюсь, как именно происходил выбор.

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять…

Двенадцатый час. Хочется спать, болит голова… нужно выдержать ещё две недели…

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять…

И ещё мне не избавиться от одной соблазнительной мысли. А что если ничего этого не было? Пересчитавшись в детстве, я к пятидесяти годам тихо сошёл с ума, и грядущий апокалипсис – всего лишь плод расстроенного воображения… Как это было бы чудесно! Шесть миллиардов, триста семьдесят девять миллионов человек живы, и лишь один сошёл с ума…

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять…

Кого просить? – судьбу, которая не слышит, бога, которого нет, мироздание, сыгравшее с людьми злую шутку? Ну пожалуйста, пусть окажется, что я просто сошёл с ума! Ведь это вполне возможно, все доказательства, которые представили они, прекрасно укладываются в гипотезу моего сумасшествия. Типичный случай сверхценной идеи…